Парень и его пес [другой перевод] - Харлан Эллисон

— Тама он, — бросил я ей и взял курс на выход. Всемилостивый Господь вышиб ему мозги.

Наконец выбрались на улицу. Стелла-Джейн тащилась позади. Воняла, шумно дышала, скулила и все удивлялась, почему она без трусиков.

Мое оружие хранилось в сейфе “Бюро Особой Важности”. Мы обошли вокруг пансиона, и я вытащил из-под задней веранды ломик, который давеча свистнул с бензоколонки, Потом срезали путь мимо амбара и, попав в деловую часть, быстро оказались перед дверями “БОВ”. Там сидел дежурный, но я мигом развалил ему тыкву ломиком. Потом взломал шкафчик в кабинете у Лью и вынул оттуда “томпсон”, “кольт”, штык, нож, патронташ — короче, всю мою амуницию. Стелла-Джейн к тому времени уже начала что-то соображать.

— Куда мы… куда мы… ах, папуля, папуля… папочка!..

— Слушай-ка, Стелла-Джейн. Не долби мне мозги своим папулей. Сама сказала, что хочешь со мной. Вот я и иду. Наверх иду, соска. Если хочешь со мной, лучше не отставай.

Возражать она не стала. Слишком перессалась.

Только я вышел из бюро — легавый гроб тут как тут. Катит на всех парах. И кабели выпустил. А на концах вместо рукавиц крючья.

Я опустился на одно колено, быстро приладил “томпсон”, прицелился — и шмальнул прямо в круглый глаз. Оба-на!

Получив в глаз, зеленый гроб мигом вспыхнул и въехал прямо в витрину соседней лавки. Шум, треск, грохот! Целый фейерверк искр! Красотища!

Я повернулся снова взять за руку Стеллу-Джейн, а ее и нет. Тогда я посмотрел на улицу — и там топали все мои сторожа. Лью со своей тросточкой подпрыгивал, будто взбесившийся кузнечик.

А потом началась пальба. Выстрелы так и ухали. Бил “кольт”, который я отдал Стелле-Джейн. Я оглянулся телка стояла на балконе второго этажа и, удобно пристроив пистолет на ограде, палила в толпу прямо как Бешеный Билл Эллиот в боевике годов сороковых.

Но мимо! Блин, мимо! Пустая трата времени. Надо было сматываться.

Я нашел наружную лестницу к тому балкону и запрыгал через три ступеньки. Телка дыбилась и хохотала. Целилась усердно — аж глаза загорались, а язык изо рта высовывался. Стала наконец в эту шушеру попадать.

И прям-таки втянулась!

Когда я до нее добрался, Стелла-Джейн как раз цедилась в свою тощую мамашу. Отвесил девке хороший подзатыльник — промазала. Старуха только чуть подскочила и пошла дальше.

— А-а, козел! Из-за тебя промазала! — От такого вопля у меня мурашки по спине побежали.

Отобрал у нее “кoльт”. Зачем зря патроны расходовать?

Волоча телку за собой, я обогнул здание и перепрыгнул на крышу сарайчика. Велел Стелле-Джейн, чтобы тоже прыгала. Девчонка приссала. Тогда я рявкнул:

— Прыгай, сука! Это куда легче, чем шлепнуть свою старую мамашу! — Она встала на самый край и вцепилась в ограду. — Не ссы, — ободрил я. — Хотя трусы все одно не намочишь. На тебе их нет.

По-птичьи захихикав, телка прыгнула. Я ее поймал. Потом сползли к дверце сарая и на секунду выглянули посмотреть, где толпа. А там никого.

Тогда я ухватил Стеллу-Джейн за руку и потащил ее к южному окончанию Топеки. Там был ближайший выход, какой мне удалось обнаружить. Добрались за пятнадцать минут. Оба устали и запыхались.

Ну, вот она наконец.

Большая вентиляционная труба.

Я отбил ломиком крышку, и мы забрались внутрь. Наверх шли лесенки. Я это с самого начала знал. Ясное дело. Ремонт. Прочистка. Понятно, что нужны лесенки. Мы начали подниматься.

Долго поднимались. Очень долго.

Стелла-Джейн карабкалась сзади и, когда совсем уставала, спрашивала:

— Вик, Вик, ты меня любишь?

И я говорил, что да. Но не по-серьезу. А чтоб ей карабкаться было легче.

Вылезли мы в миле от входа в спускач. Я отстрелил все болты с заклепками, и мы вылезли. Этим низушникам надо было сначала прикидывать член к носу. А уж потом и шутки шутить.

Ни хрена им не светило.

Стелла-Джейн совсем выдохлась. Я ее не винил. Но и ночевать под открытым небом тоже не хотелось. Здесь такое бывает, с чем и днем встретиться не захочешь. Дело шло к сумеркам.

Мы добрались до входа в спускач.

Клык ждал.

Ослаб страшно. Но ждал.

Я наклонился и приподнял его морду. Пес открыл глаза и тихо-тихо сказал:

— Привет.

Я улыбнулся. Блин, так рад был его видеть.

— Клык, мы вернулись. Вернулись.

Он попытался встать, но не смог. С ранами было совсем хреново.

— Ел чего-нибудь? — спросил я.

— Нет. Вчера поймал ящерицу… Или позавчера. Вик… очень жрать хочется.

Тут подошла и Стелла-Джейн. Клык ее заметил. И закрыл глаза.

— Вик, надо спешить, — сказала телка. — Пожалуйста. Они могут добраться по спускачу.

Я попробовал приподнять Клыка. Тяжелый, зараза.

— Слушай, Клык. Я сгоняю в город и раздобуду хавки. Я быстро. Ты подожди.

— Не ходи туда, Вик, — сказал пес. — После того как ты спустился, я там проверил. Урла дозналась, что мы не поджарились в том здании. Как, не знаю. Может, мутты чего вынюхали. Я тут послеживал. Они за нами не дернулись. И я их понимаю. Тебе, парень, и не снилось, каково тут ночью… ты еще не знаешь…

Он весь дрожал.

— Ничего, Клык. Ничего.

— Но в городе нас записали в падлы. Туда нам теперь хода нет. Надо еще куда-то линять.

Это все меняло. Вернуться в город мы не могли. А раз Клык в таком состоянии, не могли и двигаться дальше. И я знал — какой я ни крутой волкоход, без Клыка мне никуда. Тут, в округе, жрать нечего. А ему срочно нужна еда и медицинский уход. Приходилось что-то решать. И решать в темпе.

— Вик… — плачущим голосом завела Стелла-Джейн. Пойдем. С ним все будет в порядке. Надо спешить.

Я посмотрел на нее. Пристально. Солнце садилось.

Клык дрожал у меня на руках.

Стелла-Джейн надулась.

— Пойдем, Вик. Если любишь, пойдем.

А мне без Клыка было никуда. Точно. Ха! Если я ее люблю. И тогда, в бойлерной, еще спрашивала — знаешь, что такое любовь?

Костерок был хилый. Кодлам из предместий такой нипочем не засечь. И совсем без дыма. А когда Клык поел, я перетащил его к той вентиляционной трубе. Там, внутри, на небольшом выступе, мы и переночевали. Я всю ночь за ним ухаживал. Он хорошо поспал. А утром я его на славу перебинтовал. Ништяк, Клык выкарабкается. Он сильный.

Потом он еще поел. Хавки с вечера осталось навалом. Только я не стал. Чего-то не хотелось.

Тем же утром мы пустились в путь по выжженной пустоши. Мы найдем другой город. Ништяк, перетащимся.

Двигались мы медленно. Клык сильно хромал. А у меня в голове никак не затихал ее голос. Она все спрашивала и спрашивала: “Знаешь, что такое любовь?”

Еще бы не знать.

Это когда парень любит своего пса.